Четыре сезона [litres] - Стивен Кинг

Машины, машины, машины… Пальцы сжались, будто держали винтовку. Сколько их он мог бы отсюда достать? Трех? Шестерых? Чертову дюжину? Как в детской считалочке?

Тодд поежился.

Только смерть Дюссандера расставит все по своим местам и внесет ясность. Наверное, лет через пять, может, раньше. От трех до пяти… Прямо как тюремный срок. Тодд Боуден приговаривается к сроку от трех до пяти лет за оказание содействия военному преступнику. От трех до пяти лет ночных кошмаров и холодного пота.

Рано или поздно Дюссандер умрет. И тогда начнется ожидание. И каждый раз, когда постучат в дверь или зазвонит телефон, сердце будет предательски сжиматься.

Вряд ли он сумеет выдержать.

Испытывая непреодолимое желание ощутить в руках привычную тяжесть винтовки, Тодд сжал кулаки и сдавил их коле-

нями. В животе появилась ужасная резь, и парнишка, скрючившись, повалился на землю, раскрыв рот в беззвучном крике. Но острой боли удалось остановить бесконечный поток сводивших его с ума мыслей.

По крайней мере на какое-то время.

20

Для Морриса Хайзела воскресенье оказалось настоящим днем чудес.

Его любимая бейсбольная команда «Атланта брейвз» дважды за один день разгромила заносчивых выскочек из «Цинциннати редз» со счетом 7:1 и 8:0. Лидия, которая всегда хвасталась своей осмотрительностью и любила приговаривать: «Болен – лечись, здоров – берегись», поскользнулась на мокром полу кухни у своей подруги Дженет и подвернула ногу. Теперь она лежала дома. Ничего страшного, конечно, слава Богу (какому Богу?), но теперь она точно не придет целых два дня, а может, даже четыре.

Четыре дня без Лидии! Четыре дня он не будет выслушивать ее бесконечных причитаний, что она предупреждала, что стремянка качается, и что он забрался слишком высоко. Четыре дня он не будет выслушивать, как она всегда говорила, что щенок Роуганов не дает прохода их котику и надо ждать беды. Четыре дня без ее вопросов, рад ли он, что она заставила его отправить заявление на страховое возмещение, иначе они бы уже были на пути в богадельню. Четыре дня без ее рассказов, как много людей с параличом ног ведут абсолютно нормальную – ну, почти нормальную – жизнь: в каждом музее и выставочном помещении есть специальные пандусы для инвалидных колясок и даже ходят специальные автобусы. После этого замечания Лидия всегда одаривала его смелой улыбкой и непременно заливалась слезами.

Моррис с удовольствием погрузился в послеобеденный сон.

Он проснулся в половине шестого. Его сосед спал. Моррису так и не удалось понять, почему лицо Денкера кажется ему знакомым, но он не сомневался, что встречал его раньше. Пару раз он заговаривал с Денкером о прошлом, но что-то всегда удерживало его от дальнейших расспросов. Он почему-то удерживался от разговоров с ним и на самые обычные темы, вроде погоды, последнего и нового землетрясения и о том, что на шоу Лоренса Уилка по телевизору в конце недели будет выступать аккордеонист-виртуоз Майрон Флорен.

Моррис объяснял себе это желанием иметь какую-то пищу для ума, раз уж тело от плеч до бедер оказалось закованным в гипсовый панцирь. Если голова чем-то занята, то не изводишь себя бесконечными мыслями о катетере, с помощью которого придется мочиться всю оставшуюся жизнь.

Обратись он к Денкеру с прямым вопросом, интрига сразу исчезла бы, и никакой больше пищи для ума. Вспомнив каждый свое прошлое, они быстро выяснили бы, где могли пересекаться: в поезде, на пароходе или даже в концлагере. Денкер мог запросто оказаться даже узником Патэна – там было полно немецких евреев.

С другой стороны, одна медсестра сообщила, что Денкера выпишут через неделю-другую. Если к тому времени Моррис так и не найдет ответа на свой вопрос, то признает поражение и спросит у соседа прямо, где мог видеть его раньше…

Однако в глубине души Моррис понимал: его смущает нечто совсем другое. Его мучило зловещее предчувствие, в голове постоянно всплывал сюжет известного рассказа Джейкобса «Лапка обезьяны», где выполнение каждого желания оборачивалось горьким разочарованием и новым несчастьем.

В рассказе у пожилой четы оказалась лапка обезьяны, которая могла выполнить три желания. Супруги попросили сотню долларов, которую и получили в виде компенсации за смерть единственного сына, погибшего на фабрике в результате ужасного несчастного случая – он попал под станок, искромсавший его на части. Тогда мать захотела, чтобы лапка оживила сына, и вскоре на пороге послышались неровные шаги, и раздался настойчивый стук в дверь. Мать, вне себя от радости, бросилась открывать, а отец, понимая, что она увидит лишь оживший изу-

родованный труп, попросил лапку вернуть сына обратно на кладбище. Мать распахнула дверь, но за ней никого не было, только завывал ночной ветер.

Моррису казалось, что он просто боялся вспомнить, откуда знает Денкера. Это воспоминание было все равно что возвращение с того света сына из рассказа Джейкобса. Сын вернулся совсем не таким, как представлялось матери, а изрубленным на куски трупом, перемолотым жерновами безжалостного станка. Моррис чувствовал, что воспоминание о Денкере пытается пробиться сквозь барьер, отделявший подсознательное от рационального, но сам при этом отчаянно цеплялся за любую возможность не допустить этого, пусть даже с помощью «лапки обезьяны» или какого-то иного ее психологического аналога.

Нахмурившись, он посмотрел на Денкера.

Денкер. Денкер. Откуда я тебя знаю? Может, по Патэну? И поэтому гоню воспоминания прочь? Но двум узникам, пережившим общий кошмар, нечего бояться друг друга. Если, конечно…

Он снова нахмурился, чувствуя, что разгадка совсем близка, но неожиданное покалывание в ногах никак не позволяло сосредоточиться. Как будто во сне он отлежал ноги, и теперь кровообращение восстанавливалось, доставляя неприятные ощущения. Если бы не проклятый гипс, он бы точно сел и потер ноги, чтобы покалывание поскорее прошло…

Зрачки Морриса расширились.

Он долго лежал, боясь пошевелиться. Он забыл о Лидии, Денкере, Патэне, забыл обо всем на свете и затаил дыхание, боясь спугнуть вспыхнувшую надежду. Он чувствовал покалывание в обеих ногах, но в правой сильнее. Обычно про такое говорят: «колет иголками».

Моррис потянулся к кнопке вызова и жал на нее до тех пор, пока не прибежала сестра.

Она попыталась разуверить его, намекнув, что ему, наверное, показалось. В ее практике такое уже не раз бывало. Доктора сейчас нет, а беспокоить его дома она не хотела. Доктор Кеммельман и так отличался несносным характером, а уж если его потревожить дома… Но Моррис не унимался. Уравновешенный по натуре, сейчас он был готов закатить настоящий скандал. По-

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});